11 ноября 2015 г. Комментарии (0)
Клиническая смерть. Быль.
Умер. Все — по уму. Сознание ринулось в светлую воронку с плотными белесыми краями. Я, как жевательная резинка, удлинился, превратился в струну, завибрировал и, достигнув резонанса в районе си бемоль третьей октавы, с чмоканьем лопнул.Дальше — веселее. Освобожденная душа распластала лопатки и понеслась к далекой сияющей точке. Точка не приближалась. Устав ждать и привыкая к полету, душа утеряла бдительность. И тут: «Бзззымк!»… Точка обрушилась на меня сонмом чувств, прессом ощущений и вакханалией эмоций!
.А потом было «тюк»… Я бы написал «тюк по голове», но не уверен, что у того, что я собой представлял, была голова. Поэтому просто «тюк»… И вот я в кромешной темноте, один на один с Ним.
— Ну здравствуй. — сказал Он.
— Привет!
— Не скажу, что рад тебя видеть, но, раз уж добрался, располагайся.
Гостеприимство — так себе. Но лучше отложить ответное хамство до прояснения ситуации…
— Не отвлекаю?
— Да как сказать… — вздохнул Он. — Не то, чтобы очень. Просто мне тут на беседу отбирают лучших, а если ты лучший, то дело — швах.
— А остальные с кем беседуют?
— Кто с кем. Многим вообще разговоры не положены.
«Вот интересно», — подумал я. — «Вроде, точно знаю, что умер, а тут… Загробная жизнь, что-ли?»
— Типа того, — подтвердил Он.
— Хреновенькое начало.
— Бывает хуже, — не согласился Он. — Хотя, конечно, хужесть-лучшесть — штука относительная.
«Если это — загробная жизнь, то должен быть Гаврила с дудкой» — напряженно кумекало отделившееся от тела сознание, роясь в потаенных чуланах памяти и вытаскивая оттуда всякий хлам. — «Или апостол Петруха.»
— Экие вы ребята скучные все! — молвил Он. — Как помер, подавай ему Петра…
— Но если не Петр, то кто?
— Все бы тебе словами назвать, да бирками обклеить. Без этикеток не можешь?
— Не-е-е. Мне пузырьки без этикеток всегда подозрительными казались. А уж как про метиловый-этиловый спирты вспомню, вообще без этикеток жить не хочется.
— Да-а-а, — согласился Он. — Это, конечно, аргумент. Ну, называй меня Демиургом, что-ли.
— О как! Уже приятно. Знавал я одного, теперь с другим поболтать удостоился! Слушай, Демиург, а нельзя бы мне тебя как-то увидеть?
— Шаблон на шаблоне! — возмутился Он. — Каждому надо меня увидеть! Ты потом ещё скажи, что я должен посреди рая сидеть на облаке с пальмовым веником в простыне-хитоне.
— Ну, веник с хитоном не обязательны. А вот на рай поглядеть неплохо бы. И на ад заодно. Гюстав, который Доре, конечно, человечище, но вдруг в чем ошибся?
— Э-хе-хе…
Что-то заворочалось, пространство сгустилось, потом разжижилось, и передо мной возник престарелый сатир с внимательным взором и глумливой ряхой. Его изящная бородка плавно переходила в коротко стриженную курчавую шевелюру, окруженную слюдяным нимбом, подозрительно напоминавшим круговой строй быстро летящих желтых ос. Нимб вращался, мелькал крылышками и зудел. Под нимбом бугрились аккуратные рожки.
Старикашка кутался в потрепанный свитер с растянутым воротом и бесформенными рукавами — точь-в-точь как у Володи Высоцкого в роли Гамлета. Аристократичные кремово-велюровые штаны ластились к мягким желтым мокасинам. В левом ухе сверкала крошечная алмазная сережка. А пальцы смуглых рук тонули в потемневших от времени кольцах.
.На этом балаган не оканчивался. По правую руку Творца — скверик с фикусами и позолоченными ангелочками. По левую — горячая закопченная сковорода. Прямо перед коленями — раскрытый на 13-й странице бюллетень АН СССР за 1953 год.
— Издеваешься? — спросил я.
— Есть немного, — согласился Он.
— А рога зачем, если Демиург? И осы эти?
— А почему у Демиурга рогов быть не должно?
— А потому, что это — причиндал Сатаны.
— А кто сказал, что Демиург — не Сатана?
— А тогда нимб зачем?
— А кто сказал, что у Демиурга нет нимба?
На это я достойно ответить не смог, но решил-таки выяснить давно интересовавший вопрос:
— Слушай, скажи честно, бог и черт — разные ребята или один? И вообще, как оно все устроено?
— Эх, парень… — поскучнел Демиург, — и чего мне тебя подсунули? Давеча мучил меня теми же вопросами зануда Ницше… И Кастанеда, вроде, умный парень, в кактусах толк понимал, а туда же. Одна радость — Михал Афанасич, вот с кого пример брать надо!
— Ну, ты даешь! — удивился я — Если ты здесь с Ницше, Булгаковым, да Кастанедой общаешься — я то при чем?
— Да уж вижу, что не при чем, ошибочка вышла. — Печально согласился Демиург.
— А раз лопухнулся, так давай отрабатывай! Утрамбуй тягу к познанию!
— Да ну тя, — лениво возразил старикашка. — Побудь откуда пришел ещё малость, может, поумнеешь.
— Пошел к черту! — плюнул я. И, осознав глупость указанного направления, поежился от вдруг подступившего озноба.
Холод наваливался, томил и гнал в сторону раскаленной сковороды. Посудина шкварчила, парила, веяла теплом. Покрытая мурашками душа нерешительно потопталась и полезла в жар через закопченный бортик рядом с гигантской ручкой. Сковорода оказалась уютной. Но после того, как Демиург накрыл её плотной прозрачной крышкой, стало душновато.
Сквозь маленькую дырочку в прозрачной крышке я слушал обстоятельный рассказ Творца. О строении Вселенной. О Человечестве. О Разуме. Об Интеллекте. О Любви… Всё оказалось потрясающе просто, логично и красиво!
Рассказ переливался пенистыми волнами, бугрился терриконами смысла, превращался в ячеистый потолок, крашеные стены, белёсые окна, тонкие фиолетовые гардины… «Вот и глаза открыл»… — улыбнулась медсестра, протирая пол вокруг койки.
Я вдохнул полные лёгкие воздуха и забыл всё, что услышал. А что помню, то и рассказал.
И так — у всех, попавших на прием по ошибке, заглянувших за «тюк» и выставленных за дверь…
.Костя ПУТЕВОДКА
.
.
.