19 июня 2015 г. Комментарии (0)
Разговор с Демиургом: Летняя Быль.
Мне бермуторно на сердце и бермудно на душе.
(Владимир Семенович Высоцкий)
(Владимир Семенович Высоцкий)
Пошел я за пивом. Небо хмурится. Погода — нелетная. Но на подоконнике — ворох сушеной тараньки. Да и разливной ларек недалеко. Чо ж не сходить?
Топаю. В предвкушении бочкового «Жигулевского советского» настроение — философское. Мемуарное настроение. Мысли обуревают обрывочные, но масштабные. Вселенские мысли, да.
«Эх… исчезли сказки», — думаю, — «Нет в душе трепета. Ни тебе ковров-самолетов, ни башмаков-самокатов, про скатерть-самобранку и вякнуть не моги. А как славно жилось во времена былинные! Тут тебе и камень на перепутье со шпаргалкой: где чо потерять-найти. И живые-мертвые воды, неясные химией, но чеканные действием. А экзотики захотелось — пожалуйте к кикиморам, русалкам, в молочные реки меж кисельных берегов.»
Вскинул я голову в низкое серое летнее небо. Зыркнул с укоризной. И додумал: «Лентяй ты, Демиург. Сказки у тебя запылились. Чудеса прогоркли. Волшебство зачерствело. Лентяй и есть. То бишь, лодырь. Эх…»
И как донеслось от меня до тучи обидное: «…лодырь…», так дождик и всплакнул. Редкими крупными теплыми каплями. А и ладно. Полдороги прошел, не оставлять же тараньку сиротой…
В.М.Васнецов. Ковер-самолет. 1880 г. Холст, масло.
* * *
Долго ли, коротко, свернул за угол на Дачной. До пива — рукой подать. Бааа! Поперек улицы — гора асфальта высокая, черная, духмяная. Парит туманом, жаром плавится, не обойти, не объехать. Рядом каток притулился с кинутым поперек сиденья рыжим жилетом.
И говорит мне Асфальт:
— Здравствуй, мил человек. Куда путь держишь?
— И тебе не хворать, — отвечаю, — За пивом иду. Тараньке одиноко, пива надо.
— Укатай меня, добрый молодец, сослужи службу.
Вижу я, нервничает Асфальт. Стынет. Эдак и в каменный террикон превратиться недолго. Ладно. Укатать — так укатать. Чай, таранька не пересохнет.
Накинул жилетик. Сел за рычаги катка. Поелозил сперва вдоль. Потом поперек. Затем чуть наискось. Напоследок ещё раз вдоль прошелся. Красиво получилось. Ровно. Гладко. Плоско. А посередине — аккуратный окоем чугунного люка со звездой и древними рунами: «ПМЗ 4045-57». Сунулся было какой-то клерк в каблуках по теплому податливому асфальту пронырнуть — шуганул лишенца.
— Спасибо, мил человек, уважил! — шепчет Асфальт, остывая.
— И тебе спасибо, — отвечаю, — за ровность, твердость да вежливость.
И пошел дальше.
В.М.Васнецов. Гонец. 1881 г. Холст, масло.
Дождик тем временем свирепеть начал. Ветер — задиристей. Капли — крупнее. Того и гляди обернется ливнем. Но вот он — Сбербанк, от него до ларька метров 500 осталось. Не возвращаться ж с пустыми руками. То бишь, иду. А навстречу — запряженный в сани верблюд.
Тащит, бедолага, салазки. Скрипит полозьями по мостовой. В санях — сумки почтовые с посылками, бандероялми, корреспонденцией, рекламными плюгавками и депутатскими агитками. Ну ладно, верблюд — пусть. Лето все ж. Но сани?
Подошел к животному. Глянул в глаза. Пену с боков смахнул. И говорит мне Верблюд:
— Пособи, путник добрый. Сил нет тащить ношу. Избавь от плюгавок-агиток!
Глянул на часы: до закрытия ларька — уйма времени. Рекламные плюгавки да депутатские агитки оттащил под дерево, где не капает. По своему разумению и счета за ЖКХ-телефон в кучу добавил. Присовокупил письмишки из налоговых, пенсионных фондов и коллекторских агентств. Плюс поздравительные малявы от мэров-губернаторов-президентов. Соорудил костерчик. Прогорело мигом. Остались в повозке три письма, одна неясная газетенка и семь бандеролек из Китая.
Пока пламя бумагу лизало, нарвал на пустыре репейника — пусть поест животина усталая. Хрустнул Верблюд колючками. Горбами воспрял. Приободрился. Плюнул в Сбербанк плотной зеленоватой слюной. Гикнул: «Благодарствую, путник, вовек не забуду!» Поднял хвост. И понес галопом к горизонту так, что от санного полоза — искры по грунту.
Статуэтка «Верблюд».
Фаянс, подглазурная роспись.
Конаково, СССР, 1962 г.
Ливень, однако, уже не только распоясался, но и градом обернулся. Хлещет по тротуару, сыплет по крышам, сверчит автомобильными сигнализациями. Что не есть повод оставаться без пива, так ведь? Ну и пошел я дальше.
Вот и ларек. И дива при кранике пивном проявилась. Над дивой — плазма-завлекалка. А на экране — чертовщина форменная. В левом нижнем углу меркель всякая попискивает. В правом верхнем — британская королевка урчит, зубом цыкает. Посередке — бакс зеленым глазом подмигивает, а в глазу — кристальная слеза Вовки и добрый прищур Обамки. Одновременно. И искры из глаза: нацистики, сионистики, порошенки, фигашенки, толпы быдла, прочая нежить. Аж передернуло…
Слышу, молит Плазма:
— Ай ты, свет-яси, богатырь. Истомилась душа хренью мучаться. Избавь, касатик. Дерни штепсель из розетки!
А мне — чо? Я — завсегда пожалуйста. Потянул за шнурочек электрический. Чпок, и вилка — свободна!
— Спасибо, — улыбается Плазма, — спасибо-спасибо-спасибище! Хоть помолчу теперь. Век обязана тебе, добрый человек.
— Обращайтесь, если чо.
В.М.Васнецов. Витязь на распутье. 1882 г. Холст, масло.
Купил пива литровую баклажку. Здоровье — не молодое. Вкус ощутить — вполне хватит. А головой дуреть — в таком возрасте и пива не надо. Приплюсовал пару пачек курева — глотнуть дымка между пенными порцайками. Вышел из-под козырька ларешного.
Вокруг — ливень… град… шторм… ураган… Автомобили лужами прыскают. Деревья трещат. Мимо — кусок рекламного щита летит: «Чугунные огра… Металлические две… Кованные реше…» Пригнулся, увернулся, и — в обратную дорогу.
Чу!… Сквозь рев ветра да стук града — шаги. Хромые. Тяжелые. Нехорошие. Оглянулся: о попал! Несется за мной шимпанзе — не шимпанзе, шварцнегер не шварцнегер… Короче: мордатый-клыкатый, горбатый-мускулистый, трёхногий однорукий урод. Весь в язвах. В ранах. В сукровице. Несется, слюну пускает, смрадно дышит. А на рукаве единственном — малиновая такая, застиранная, трепещущая расхристанными нитками повязка. С надписью желтым по блеклому: «Минздрав».
Скачет эта тварь по моим пятам. Шлангом от капельницы машет. Сипит: «Предупреждаааю… Курение вызывает то, сё, пятое-десятое…» Я — направо. Оно — направо. Я — налево. Оно — налево. Настигает неотвратимо. Щас прижучит, и подохну в мучениях. Сходил за пивком, блин…
И уж попрощался я с житухой своей горемычной. Но тут, как из под земли, встала между нами Плазма. Обернулась Зомбоящиком. Нацелилась Минздраву прямо в дышащую гнилью пасть. И плюнула с экрана чем-то ещё более жутким. Пригляделся я: чем плюнула? Оказалось — Борькой Немцовым. Борька ручонки раскинул, Большим каменным мостом аки палицей крутит, надвигается на Минздрава и нехорошо так лыбится. Задрожал Минздрав. Покрылся мелкими, стыдливыми, нечитаемыми фразками: «Алкоголь вредит вашему здоровью». Схлестнулись два нетопыря. Принялись грызть друг друга. Так и сгрызли.
Оттер я пот со лба. Градину из уха выковырял. Благодарно взглянул на Плазму:
— Спасибо, матушка, выручила.
— Долг платежом красен, — хохотнула Плазма голосом то ли Хрюши, то ли Степашки. И была такова.
В.М.Васнецов. Битва русских со скифами. 1881 г. Холст, масло.
Иду дальше. Опять Сбербанк на траверзе. Вдруг сверху — свист, рёв, вой. Поднимаю голову. Смаргиваю барабанящие по глазному яблоку градины. И вижу: тянется из тучи рука. В руке — квитанции. На квитанциях — рожи противные, аки шаржи Кукрыниксов. Галдят, блеют, орут: «За непристегнутый ремень… За платную дорогу… За неуважение к инспектору… За движимость… За недвижимость…» И падает вся эта хрень прямо мне на лысину. В уши лезет липкостью. В ноздри. Дышать мешает. Вот ещё полвздоха. Ещё четверть. И нет больше воздуха…
Только начал я размысливать, как сподручней упасть, дабы санитаром удобнее было тело холодное в труповозку грузить, как чую: барабанит чо-то по ушам-ноздрям. Инда слышать начал! И вздохнуть смог! Поживем ещё, поживееем! Очи продрал, глядь: Верблюд. Хлещет хвостом по квитанциям. Смахивает липкие рожи на сыру землю. Ай малаца!
Приосанился я. Последнюю бумажку сам от затылка отскреб.
— Спасибо тебе, Верблюдушка. Спас, сердешный.
— Не благодари, касатик. Ты мне пособил, и я тебе — с радостью!
Плюнул верблюд в Сбербанк плотной зеленоватой слюной. И ускакал — как не было. А я дальше пошел. Пиво к груди прижимаю. Курево, дабы не намокло, — рядом с сердцем.
В.М.Васнецов. Гусляры. 1899 г. Холст, масло.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Вот и дом родной показался. Но выросла на пути голова. Немытая такая. Но надушенная. В шевелюре — то ли перхоть, то ли пересаженные с задницы волосы. Глазами вращает. Губами шлёпает. Требует приобрести меч-кладенец со скидкой по акции.
— Нахрена мне меч-кладенец? — удивляюсь.
— Купиии!!! Купиии!!! Нааадооо!!! — пузырится голова.
И, ведь, обидно. Почти добрел до тараньки. А тут — такое. Пригорюнился я. Вдруг слышу скрип. Вокруг — ураган, а скрип — громче. И разверзается под головой огромный чугунный люк с надписью: «ПМЗ 4045-57». И падает туда голова вместе со своим грёбаным кладенцом и скидками. И дорога к тараньке — свободна!
— Спасибо, Асфальтушка. Спасибо, родной!
— И тебе здоровья. Не болеть. Штоп анализы завсегда смачными были!
«В далекие времена»,
сказки народов СССР.
Ленинград, Детская
литература, 1979 г.
сказки народов СССР.
Ленинград, Детская
литература, 1979 г.
Дверь подъездная. Лифт. Дом. В душ заглянул — отмок под теплой водичкой, заодно весь град из бороды вытаял. И — к пивку с таранькой.
Прихлебываю, думку думаю. Вот ежели я по рассеянности аль невыспатости, скажем, Асфальту б нагрубил, мимо Верблюда прошел, да Плазме не пособил… Так бы и мазал сопли до гробовой доски среди всей этой нежити. Весь в мечах-кладенцах да квитанциях, не дышащий и пережеванный. Жуть…
После третьей рыбки глядь в стеклопакет: тучи растеклись, исчезли. Солнышко в лужицах блестит. Открыл створку — озон свежайший! Поднял я голову к небу, прищурился: «Ну ты, сказочник, блин, даешь!» А в ответ: «Дык!» На том и порешили.
Костя ПУТЕВОДКА
.
.
.